Не все мы тернии прошли
Не могу простить себе, что не сохранил копии письма, в 1966 году направленного мною, тогда – доцентом кафедры математики и секретарем партийной организации Томского педагогического института, только что избранному первому секретарю обкома КПСС Е.К. Лигачеву.
Тут необходимо небольшое отступление. Стать членом партии коммунистов я хотел с детства. Это вполне объяснимо. Прежде всего, семья. По линии мамы – сплошной большевизм. Дед, земский врач, был убежденным социал-демократом, участвовал в работе студенческих марксистских кружков медицинского факультета Казанского университета, где он учился одновременно со студентом юридического факультета В. Ульяновым. У меня нет каких-либо подтверждений их знакомству, но я убежден, что своего активного сокурсника дедушка знал. Все четверо его детей стали членами РСДРП(б). Дядю Витю, будущего солдата Первой мировой и комиссара Гражданской, исключили из гимназии за то, что он написал, простите, на стене туалета «Долой самодержавие!», и это было демонстрацией убеждений, а не мальчишеской выходкой. Не могу не заметить, что сейчас много говорят о недостатках и еще больше о достоинствах дома Романовых и последнего царя. Но почти забыто то, что понимали в начале ХХ века даже гимназисты, – самодержавие само по себе было анахронизмом и тормозом прогресса.
Моя мама была младшей, она вступила в партию позднее остальных, в конце Гражданской войны. Папа был сталеваром. Хочется сказать «простым рабочим», но это будет неточно, вовсе не «простым». Основательно начитанный (как он сам писал, «совершенно бессистемно»), он в 1912 году стал первым подписчиком «Правды» в уральском поселке Бисертский завод. Конечно, никакой парторганизации в Бисерти тогда не было, просто он и его товарищи вместе читали эту газету, обсуждали ее материалы, и в марте 1917 Екатеринбургским губкомом все были приняты в РСДРП(б). Вместе они устанавливали советскую власть на Урале, вместе защищали ее, став красногвардейцами, а потом красноармейцами 3-й армии, участвовали в разгроме Колчака. Вместе они делали первые шаги на пути строительства социалистического хозяйства.
Не верил раньше, не верю и сегодня, что они были врагами народа, и еще не зная того, что мне известно сегодня, всегда считал, что гибель папы и дяди Вити, страдания мамы, ее сестер, их мужей, их друзей – трагическая ошибка, которая будет исправлена. А я – как же иначе? – стану коммунистом, ибо по убеждениям был им всегда.
Но в приеме в партию в 1947 году мне отказали, отказали в 1953-м, отказали даже после ХХ съезда. Было горько, обидно, но те, кто отказывал, находили какие-то аргументы, спорить с ними не имело смысла. Однако вскоре я не только получил партбилет, но и стал секретарем парторганизации института.
***
Ныне принято говорить о беспомощности младшего звена партийных руководителей, своего мнения не имевших и только выполнявших волю вышестоящих руководителей и решения последних пленумов ЦК. Да, были и такие. Но были и десятки тысяч самых обыкновенных – совсем не героев! – которые могли спорить, твердо отстаивать свое мнение и бороться за него. Честно признаюсь, доверием, оказанным нам, мы гордились, но за должность секретаря партбюро не очень-то держались. Каждый по-своему строил свои жизненные планы, для меня главным все-таки были наука, школа, преподавание, публицистика. Ни членство в вышестоящих комитетах, ни депутатство меня, как и многих, в те годы не привлекали. Это уж потом, когда выбрасывание партбилетов вошло в моду, вспомнилось комсомольское «кто, если не я?» Работа в «Учительской газете» и «Математике в школе» сменилась преданностью «Советской России», а членство в партбюро небольшого института – членством в областном комитете огромной области. В 1994 года к этому добавилась работа в городской, а потом – в областной Думе.
Да, самостоятельным быть нелегко, послушному всегда удобнее жить, вернее, существовать. Но «ершистых» уважали не только рядовые коммунисты, но и мыслящие руководители. Более того. Именно мы и были настоящим ядром партии, мы были ближе всех к партийным и беспартийным товарищам, к тому же и жили мы как обычные граждане, никакими льготами и привилегиями не пользовались, за партийную работу часто даже зарплаты не получали, а время тратили немалое и несли немалый груз ответственности, делая все на общественных началах. А как же иначе? Ты же коммунист!
***
Негативные явления в стране и партии были хорошо видны тогда именно «снизу», вот я и решился написать о них обстоятельное письмо нашему руководителю. Не могу не заметить, что немалую роль в моем решении сыграл Г.Ф. Кузьмин, мой товарищ, работавший в те годы помощником Е.К. Лигачева. До этого мне довелось только один раз общаться с новым первым секретарем обкома, но Геннадий Федорович так восторженно говорил о Юрии Кузьмиче (так Лигачева называли в Томске), что я понял – этому человеку можно доверить свои сомнения. А сомнения были, вот ими-то я и поделился с первым лицом области. Получилось шесть страниц. Деталей, конечно, уже не помню (прошло-то полвека!), но сутью хочу сейчас поделиться.
***
Был для этого письма еще один небольшой повод, вообще-то незначительный, но для меня существенный.
Мы на льготных условиях приняли тогда в институт, более всего – на физико-математический факультет, довольно много юношей, демобилизовавшихся из армии. Прекрасные ребята, сознательно выбравшие себе дорогу в школу, добросовестные, многие еще в армии вступили в партию. Но трехлетний перерыв между школой и вузом давал себя знать. Коммунисты, которые должны всегда быть впереди, в учебе выглядели далеко не лучшим образом. Решением партбюро мы создали из этих ребят неуставную партийную группу, организовали им серьезную помощь, дело пошло на лад, армейцы успешно окончили институт, да и дальнейшая судьба у большинства из них сложилась успешно. А у меня сложились с ними особые доверительные отношения. Но…
В разгар рабочего дня в партбюро ворвался – именно не вошел, а ворвался – взволнованный доцент кафедры научного коммунизма: «Вы совсем распустили своих любимчиков! Сейчас один из них спросил: «А вот вы, Иван Иванович, коммунист или член партии?» Как вам это нравится? Гнать таких надо!» Попытка убедить гостя в том, что, если студент на семинаре задает нестандартный вопрос, то этому следует радоваться, а не бежать в партбюро с жалобой, вызвала неожиданный гнев и обещание сообщить в обком об ошибочной позиции секретаря вузовской парторганизации. Но все обошлось, ничего и никуда он не сообщил (или его нигде не стали слушать?), любознательный правдолюбец получил диплом, потом стал директором большой сельской школы, и вскоре основательно продвинулся на руководящей работе в органах советской власти. Заслужил орден Трудового Красного Знамени, ныне уже на пенсии, но такой же беспокойный, иногда звонит по телефону.
А я после этого инцидента вспомнил первую встречу с Лигачевым. Утверждался заведующий кафедрой научного коммунизма, и после вопросов, которые задавал первый секретарь, мне показалось, что ему что-то в принципе не нравится. Может быть, он тоже опасался формализма и начетничества в работе кафедр, во многом повторявших то, что студенты уже узнали из курсов истории КПСС, политэкономии капитализма, политэкономии социализма, философии (разумеется, марксистско-ленинской). Короче говоря, я почувствовал – вот этому человеку не только можно, но и нужно написать.
***
Главная мысль письма была проста. Для построения социализма и коммунизма нужна мощная материальная база, а мы основательно отстаем от ряда капиталистических стран и по производительности труда, и по объему производства, и по качеству значительной части выпускаемой продукции. Создание этой базы – важнейшая задача партии и народа, тут нет предмета для дискуссий. Надо дело делать! Но в работе партии незаметно, хотя в какой-то степени закономерно, появился перекос. Идеологическое обеспечение всей нашей деятельности отошло на второй план. Способность советского народа к неслыханному напряжению сил в годы войны, его подвиг в восстановлении разрушенного хозяйства, наши успехи в атомной промышленности, прорыв в космос были приняты и как победы на идеологическом фронте, как-то успокоив власть и часть общества. У нас все в порядке, идем правильным путем, мелкие трудности – естественный спутник больших успехов и т.д. Реальная идеологическая работа, реальная идеологическая борьба? О чем тут говорить при наличии невиданного морально-политического единства нашего народа?
***
Сейчас кое-кто любит говорить о постоянном дефиците всего и вся, об очередях и т.д. Конечно, это правда. Но гораздо бо́льшая правда в том, что люди видели главное. Медленно, но неуклонно положение менялось – очереди за многими товарами и так называемыми «предметами роскоши» сокращались, очереди за телевизорами и коврами вообще исчезли. Очень не хватало возможностей настоящего отдыха, но все же иногда удавалось получить путевку в санатории и дома отдыха, появилась реальная возможность съездить за границу. Да, не просто так, а в составе группы, да еще и после получения соответствующих характеристик, но за смешные цены – путевка в дружественные страны стоила туристу чуть больше среднего по стране месячного оклада. За «прелести капитализма» надо было платить раза в два больше. А разрыв с реальной стоимостью тура покрывало государство, не делая из этого никакой рекламы. Ну а ту радость, какую наша семья (ассистент вуза, участковый терапевт и два школьника) испытала в 1962 году, получив – разумеется, бесплатно – трехкомнатную квартиру в так называемой хрущевке, я до сих пор не могу сравнить ни с чем. Все это коротко выражается четырьмя словами – мы верили в будущее.
И у не очень мудрых людей возникло убеждение в том, что духовно, нравственно, политически наше движение вперед уже полностью обеспечено, нет необходимости тратить силы и время на то, что уже сделано. Идеология – дело важное, но все же второе после хлеба, угля, нефти, металла. Она, так сказать, неизбежный придаток тому главному, чем занимается первый секретарь, как правило, «технарь», настоящий строитель коммунизма. А на идеологии пусть сидит Марьванна, она эту работу знает, еще в школе пионервожатой была.
В чем заключалась тогда идеологическая работа? Обеспечить явку людей на торжественные мероприятия, вывести народ на демонстрации, проверить тексты призывов и наличие портретов всех членов Политбюро, провести подписку на партийную печать, организовать работу университетов марксизма-ленинизма, добиться строгого соответствия текстов лекций, читаемых сотрудниками кафедр общественных наук, указаниям последнего Пленума ЦК и речам вышестоящих деятелей партии. В случае необходимости поинтересоваться моральным обликом отдельных коммунистов и их семейными делами. Для партидеологов высокого ранга к этому добавлялся контроль (!) за делами художников, писателей, музыкантов, часто совершенно бестолковый и объективно вредный, ибо еще А. Пушкин заметил, что сапожник не должен судить живопись выше сапога.
Кто вел тогда эту работу, особенно на уровне райкома-горкома? Замечательные женщины, у которых не сложилась работа учительницами истории в школе, а то еще и личная судьба. В их преданности нашему делу никто не сомневался и не сомневается, но понимали они это дело как борьбу за четкий порядок в прическах, ширине брюк, длине юбок, выборе достойных нашего общества танцев, музыки, живописи, литературы. Для меня своеобразным символом смысла тогдашней идеологической работы стали слова из выступления солидного партруководителя при подведении итогов очередной демонстрации в нашем городе: «Мало было ликования в колоннах!»
Партия сильна не умением ликовать и даже не крепостью мускулов, а глубочайшей убежденностью каждого своего члена в правоте ее идей, в верности избранного пути. А убежденность имеет под собой не просто веру, а глубокие знания, знания, добытые нелегким трудом. Не зря же Владимир Ильич говорил, что Россия выстрадала революцию. Все это вроде бы очевидно, но именно дряблость идеологической составляющей ведет к дряблости, а то и вовсе отсутствию убеждений. Сегодня я бы добавил – привела нас к краху. Именно в области идеологии мы ранее всего проиграли наше величие, отринули наше прошлое, предали тех, кто совершил Великую Октябрьскую социалистическую революцию.
***
По форме и стилю изложения письмо мое было, конечно, более сдержанным, но суть его именно такова. Сегодня можно немало добавить к мыслям полувековой давности. Но не полвека, а несколько веков мы говорим, что русский человек задним умом крепок.
…Недавно по одной из программ телевидения известные и не очень известные деятели искусств делились воспоминаниями о молодости и учебе в вузах. Тон задал ведущий, заметив: «Я хотел бы посмотреть в глаза человеку, который любит сдавать экзамены». В приличной аудитории такого не нашлось, но вспомнился фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» и обаятельный студент-разгильдяй Дуб (Виктор Павлов), заявляющий: «Экзамен для меня – всегда праздник, профессор!»
Истории об экзаменах были забавны, но самые острые шпильки в передаче достались общественным наукам. Не стану приводить их, ибо вспомнилась эта передача по грустной причине. Талантливые люди точно отразили в своих воспоминаниях явление, имевшее место в позднем СССР – активное неприятие молодежью всего цикла основ марксизма-ленинизма, цикла неинтересного, скучного, полного формализма и абсолютно не нужного ни студентам композиторского отделения, ни будущим режиссерам, ни вообще интеллигентным людям.
Увы, при всей нелепости – это правда. Почему «нелепости»? Человек есть существо общественное, вне общества его как личности просто нет. Значит, нормальный человек должен знать и понимать историю общества, законы его развития, условия существования, перспективы. В этом смысле соответствующие разделы общественных наук есть тот предмет изучения, который нужен всем, который изучают не просто с усердием, а со страстью. Этим предметом необходимо владеть в совершенстве, особенно если ты готовишься руководить людьми, влиять на их сознание и поведение, учить их и воспитывать. Куда там!
Интересная особенность. Сложнейшие вопросы математического анализа, современной алгебры и геометрии, теоретической физики и квантовой механики наши профессора и доценты объясняли, не пользуясь никакими записками, а просто и со страстью рассказывая, глядя в глаза студентам, допуская неожиданные отступления, и слушатели понимали, что это не только добросовестно выученное и понятое лектором, но еще и осознанное, ставшее чем-то личным. О событиях Октября семнадцатого или о законах диалектики сотрудники кафедр общественных наук старательно читали (именно читали!) по своим обсужденным на кафедре и утвержденным текстам, от которых нельзя отступать ни на шаг вправо или влево. Возможно, за читаемым тоже стояли не только знания, но и убеждения, только глубина их не чувствовалась слушателями. А личное? Какое тут может быть личное? Есть соответствующие решения, и т.д. и т.п. Да, все было более или менее понятно, но возбудить интерес, желание вникнуть в глубину, подумать, поспорить? Извините, а зачем? Надо точно вызубрить все и «спихнуть» зачеты и экзамены. А разве возможны истинное знание предмета и любовь к нему, если интереса нет? И то, что должно было от знаний перейти к убеждениям, захватить ум и сердце, стало скучной обязаловкой, и появившийся тогда неологизм «показуха» отражал происходящее не только в производстве, но и в духовной нашей жизни.
А ведь так было не всегда. Да, «мы диалектику учили не по Гегелю», но учили! Знакомясь с биографиями тех, кто сто лет назад готовил и делал революцию, не перестаю удивляться и восхищаться тем, с каким усердием они, часто имевшие за спиной лишь четыре класса церковно-приходской школы, читали Маркса и Энгельса, читали и их противников, умели спорить, защищая свои убеждения. То же самое было в двадцатые-тридцатые годы, тогдашний интерес активной части населения к политической учебе отмечен даже художественной литературой.
Не думаю, что выход в свет в 1938 году «Краткого курса истории ВКП(б)», ставившего задачами «обогащение опытом борьбы рабочих и крестьян нашей страны за социализм», «овладение большевизмом», «вооружение знанием законов общественного развития и политической борьбы, знанием движущих сил революции», «укрепление уверенности в окончательной победе великого дела партии Ленина–Сталина, победе коммунизма во всем мире», предполагал также и зубрежку, начетничество и прочие прелести формализма. Тем более не стану вслед за многими современными специалистами говорить о его примитивности, массе содержащихся в нем неточностей и искажений. Ведь в то время многие специалисты (иногда те же самые) говорили о его гениальности и содержательности. Замечу лишь, что логика, последовательность, лаконичность изложения заставляли меня в годы учебы уважительно относиться к этой книге. Впрочем, другие книги по истории партии были изъяты, а комментаторские пособия к ней были, безусловно, еще хуже. Кстати, по сей день благодарен маме, примерно в те годы сказавшей мне, что не надо читать сереньких брошюрок со стандартным названием «О работе В.И. Ленина…» Как бы это трудно ни было, читай саму работу, размышляй о ней сам, и только потом посмотри, что о ней пишут другие. Но сейчас не об этом. Уверен, именно с внедрением «Краткого курса» восторжествовал дошедший до абсурда формализм в нашей идеологической работе. Правда, причина не в самой книге, а в том, что немалое число преподавателей кроме нее толком ничего не читали. А и вправду, зачем? Есть, как сказано в постановлении «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)», «подлинная сокровищница и энциклопедия марксизма-ленинизма», вот и черпай из нее…
Чуть ерничаю, и очень не хотел бы, чтобы на меня обиделись такие педагоги, как, например, учивший основам марксизма-ленинизма нас, курсантов 1-го Томского артиллерийского училища, майор В.В. Досекин. Остроумец, эрудит, литератор, он о любом событии и факте говорил живо, ярко, эмоционально, казалось, что все это он видел своими глазами, во всем участвовал, всех, о ком говорил, знал лично. Какие конспекты-шпаргалки? Он и от нас-то требовал свободных выступлений. «Хотите убедить собеседника? Смотрите не в свою бумажку, а в его глаза!» Нам повезло – те, кто хотел, многому научились у Владимира Викторовича. Повезло и многим другим, но…
Повезло? Да, но нельзя же идеологию ставить в зависимость от везения!
***
Повезло – не повезло… Плохие и хорошие преподаватели… Дурной или великолепный учебник… Привожу какие-то несерьезные аргументы… Ведь это все – производные от главного. А главное – в послевоенные годы мы непрерывно проигрывали в агитационно-пропагандистской работе, в развитии учения о коммунизме, в постановке изучения истории и теории марксизма-ленинизма. Сегодня нет смысла спрашивать «Кто виноват?», искать виновных (Н.С. Хрущев? М.А. Суслов? Л.Ф. Ильичев? П.Н. Демичев? М.С. Горбачев? А.Н. Яковлев? Кто-то еще?).
Пора тверже и решительнее определить, что и как надо делать, чтобы в сознании и убеждениях наших людей, особенно молодежи, ведущее место заняли идеи и убеждения, близкие к тем, что владели людьми, сто лет назад поднявшими на дыбы Россию. Не мне определять, как именно этого добиться, но два пути подсказали наши противники.
Первый. Человек не может жить без убеждений. И далеко не случайно в ельцинской Конституции записана статья 13.2. «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Формально – совсем не плохая статья, хотя очевидно, что она направлена прежде всего против статьи 6 Конституции СССР, принятой 7 октября 1977 года Верховным Советом. Слова «идеология» в этой статье советской Конституции нет, но о роли КПСС сказано более чем категорически. Смысл новой Конституции вовсе не в отрицании роли идеологии вообще. Просто – нельзя навязывать идеологию силой! Вообще говоря, правильно, но суть свелась к запрету на коммунистическую идеологию. А жить без идеологии нельзя, понадобилась замена, и людям навязывают новую идеологию, идеологию чистогана. Именно она фактически установлена «в качестве государственной или обязательной». Неужели, скажем, после освобождения Васильевой, публикаций о многомиллионных доходах олигархов и некоторых представителей власти, после бегства из России владельцев крупных капиталов (вместе с капиталами, по иной идеологии это называлось бы воровством, но в Конституции есть самая идеологическая статья 35.1 о «священной корове» – частной собственности), кто-то станет отрицать, что эти факты не просто противоречат, а отрицают статью 13.2, что власть нарушает свою же Конституцию? Неужели мы не в состоянии объяснить людям кошмар происходящего?
Второй. Есть в ельцинской Конституции ст. 14.1 «Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Она, в общем-то, в расплывчатой форме напоминает куда более конкретную и категорическую статью 52 советской Конституции, утверждавшую свободу совести и отделение церкви от государства и школы от церкви.
Будучи убежденным атеистом, все же не могу без уважения относиться к верующим, особенно еще и потому, что хорошо понимаю значение православия в истории России. Более того, знаком и поддерживаю уважительные отношения со многими деятелями православия и ислама в Томске, образованными и действительно верующими людьми. Верующими! Человек должен во что-то верить, за верой стоят убеждения и воспитание. Суть всех религий – вера в бога, вера в потустороннее царство, в вечное блаженство. Верьте, Бог с вами. Моя вера в ином. Верю в возможность счастья, мира и справедливости на Земле при жизни обыкновенных людей, верю, что благополучие будет достигнуто именно усилиями этих обыкновенных людей, если они овладеют соответствующими знаниями, будут иметь твердые убеждения и способность пожертвовать многим во имя светлого завтра. Наши оппоненты считают это утопией. Мы считаем утопией веру в загробную жизнь вместе со всеми следствиями этой веры. И аргумент, высказанный великим Омаром Хайямом девять веков назад, точнее многих теорий говорит в нашу пользу:
Не правда ль, странно? –
Сколько до сих пор
Ушло людей в неведомый простор,
И ни один оттуда не вернулся…
Все б рассказал – и кончен был бы спор!
Пусть спор – умный, серьезный – продолжается. Только сила, власть и ложь в споре неуместны. Власть упорно продвигает в школу нечто вроде «закона божьего». А когда я вижу в храме Спасителя усердно, но не очень умело осеняющих себя крестным знамением видных деятелей вчерашнего дня, бывших членов КПСС (прав был мой студент – коммунистами они никогда не были), не могу не задуматься. Они что, собственную Конституцию нарушают, не ведая, что творят, или лгут по привычке? Так ведь и в этом случае наша задача – объяснить людям суть происходящего.
Сегодня есть и иные задачи. Но то, что названо выше, наверное, труднее всего. Сто лет назад в полуграмотной стране горстка большевиков справилась с подобными и многими другими задачами, и «именно Россия явилась страной, пролагающей путь к социализму». На восьмом десятке движения по этому пути мы, да и все прогрессивные силы мира, потерпели жестокое поражение. Один из результатов – накануне столетия Великого Октября нам грозят новые беды. Не стану их перечислять, каждый может оглянуться вокруг.
Жизнь принесла большинству из нас немало горя и страданий. Справились! Но мы добились счастья и побед, победим и в XXI веке, ибо наше дело – правое!
Лев ПИЧУРИН
«Светская Россия» № 99 (14194) 10 сентября 2015 года